Главнокомандующий ВСУ Валерий Залужный дал большое интервью изданию The Economist 3 декабря 2022 года. Начал он со своей личной точки зрения на войну.
Валерий Залужный: Для нас, военных, война началась в 2014 году. Для меня лично в июле 2014 года. И у меня не было никакого представления о том, что такое война в 2014 году.
Я прочитал много книг, я окончил все академии с золотой медалью, я все понимал теоретически, но я не понимал, что такое война на самом деле. Но за восемь лет войны, до 2022 года, и я и такие, как я, все это прекрасно поняли.
Все, что мы делали, когда началась широкомасштабная агрессия, это реализовывали не только наши знания, которые мы уже имели в 2014 году, но и те навыки и тот опыт, который мы получили с тех пор. И самый главный опыт, который у нас был и который мы исповедовали почти как религию — русских и любых других врагов, надо убивать, просто убивать, и главное — не бояться это делать. И это то, что мы делаем.
Все, что произошло 24 февраля – это увеличение масштаба. До этого у нас был фронт 403 км и 232 опорных пункта. А к 24 февраля этот фронт увеличился до 2 км. И мы были относительно небольшими силами, но вступили в бой. Конечно, мы понимали, что мы недостаточно сильны. Наша задача заключалась в том, чтобы распределить наши меньшие силы таким образом, чтобы с помощью нетрадиционной тактики остановить наступление.
The Economist: Что отличает Вас как командира?
Советская армия приветствовала и внедряла одну концепцию: командир. Но быть командиром и быть лидером — это не одно и то же. При всем уважении к господину Суровикину [командующему российскими войсками в Украине], если посмотреть на него, то это обычный петровский командир петровских времен, скажем так, держиморда [жестокий маркетант в «Ревизоре» Гоголя].
Смотришь на него и понимаешь, что либо ты выполняешь задание, либо тебе пизда. И мы давно поняли, что это не работает. Особенно мы это поняли в 2014 году, когда 21-летний лейтенант пришел командовать мужчинами, которым было по 50-60 лет. Конечно, у нас были свои держиморды, которые пытались держать порядок кулаками и бицепсами, но это не работает на 100% в украинской армии… Всегда можно быть нормальным. Быть нормальным — значит оставаться человеком в любой ситуации — это самое главное. Остаться человеком, становиться лидером. Быть умнее, быть сильнее, быть более талантливым и тогда пытаться управлять людьми. Это религия, которую я исповедовал.
ТО: Значит ли это, что вы прислушиваетесь к своим офицерам и поощряете их инициативу?
Я доверяю своим генералам. С начала войны я уволил десять из них, потому что они были не на высоте. Еще один застрелился. Я доверяю Сырскому [генералу Александру Сырскому, командующему Сухопутными войсками Вооруженных сил Украины]. Если он мне говорит, что ему нужна еще одна бригада, значит ему действительно нужна еще одна бригада. Я, конечно, не думаю, что я здесь самый умный. Я должен слушать и слушаю тех, кто находится на местах. Потому что инициатива там.
ТО: Кто для Вас пример для подражания в военном деле?
ВЗ: Поверните голову налево. Там висит портрет покойного Геннадия Петровича Воробьева [командующий Сухопутными войсками Украины с 2009 по 2014 год]. Это был человек, пользовавшийся огромным уважением в армии. Почему он у меня здесь? Когда я спокоен, когда у меня все хорошо, эта фотография обычно лежит лицевой стороной вниз, мне не нужно на нее смотреть. Когда у меня возникают сомнения, я ставлю ее вертикально. Разворачиваюсь и смотрю на нее, пытаясь понять, как бы в этой ситуации поступил Геннадий Воробьев. Это человек, который добился успеха. Это человек, которому было нелегко, потому что он помогал всем. Каждому. Он знал всех в Вооруженных Силах, их женах, их детях, их племянниках и так далее. Ему было тяжело, но он взял эту тяжелую ношу и унес ее. Вот такой пример.
ТО: Сейчас фотография стоит вертикально.
Да, есть много сомнений.
ТО: Какого рода?
Мы уже поняли из-за ряда операций, что главное — не бояться этого врага. С ним можно бороться, с ним нужно бороться сегодня, здесь и сейчас. И ни в коем случае не откладывать это на завтра, потому что будут проблемы. Для того чтобы это сделать, нужны ресурсы. Так же, как и россияне, когда мы что-нибудь планируем, мы должны иметь ресурсы, чтобы это сделать. Тогда, если ваша позиция верна и вы принимаете правильные решения, вы можете рассчитывать на правильный результат.
Русские накапливали свои ресурсы в течение длительного времени. По моим подсчетам, три с половиной-четыре года они интенсивно наращивали их: людей, техники, боеприпасов. Я думаю, что у них был трехмесячный запас ресурсов для того, чтобы достичь своих целей. То, что они исчерпали эти ресурсы и упустили свой потенциал, не достигнув практически никакого результата, свидетельствует о том, что их позиция была выбрана неправильно. Теперь им нужно снова думать, как выходить из этой ситуации.
Они хотели взять Киев. С военной точки зрения это было верное решение — самый простой способ достичь своей цели. Я бы поступил так же. Я хорошо знаю Герасимова [главу вооруженных сил россии] (не лично, конечно). У него не было иного выхода. Он сконцентрировался на Донбассе, чтобы сохранить оставшиеся у него ресурсы. На сегодняшний день ситуация в Донбассе непростая. Но стратегически это безвыигрышная ситуация для русской армии.
Поэтому, скорее всего, они ищут способы остановить [боевые действия] и получить паузу любым способом: обстреливая мирное население, оставляя наших жен и детей замерзать. Им это нужно с одной простой целью: им нужно время, чтобы собрать ресурсы и создать новый потенциал, чтобы они могли продолжать выполнять свои цели.
Но параллельно они работают над другой задачей, они делают все возможное, чтобы не дать нам перегруппироваться и нанести удар самим. Вот почему вы видите бои вдоль 1500-километровой линии фронта. Где-то более интенсивные, где-то менее интенсивные, но они сковывают наши войска, чтобы не дать нам перегруппироваться. То, что они сейчас ведут упорные бои — это, конечно, очень плохо. Но это не решение стратегической проблемы. Это просто истощает вооруженные силы Украины.
Поэтому, как и во время второй мировой войны, я в этом не сомневаюсь, скорее всего, где-то за Уралом готовят новые ресурсы. Они готовятся 100%.
Боеприпасы готовятся, не очень хорошие, но все же. Это не будут те ресурсы, которые могли бы быть через два года перемирия. Они будут паршивые, и боевой потенциал будет очень, очень низким, даже если они наберут еще миллион людей в армию, чтобы швырять пушечное мясо, как это делал Жуков [высокопоставленный советский военачальник во время Второй мировой войны], это все равно не принесет желаемого результата.
Поэтому следующая проблема, которая стоит перед нами — это, прежде всего, удержать эту линию и не потерять больше ни одной позиции. Это очень важно. Потому что я знаю, что уволить ее в десять-пятнадцать раз труднее, чем не сдать. Поэтому наша задача сейчас удержаться. Наша задача – очень четко мониторить с помощью наших партнеров, что там происходит, куда они готовятся. Это наша стратегическая задача.
Наша вторая стратегическая задача – подготовиться к этой войне, которая может начаться в феврале. Чтобы иметь возможность вести войну со свежими силами и резервами. Наши войска сейчас все завязаны в боях, они истекают кровью. Они истекают кровью и держатся исключительно благодаря мужеству, героизму и умению командиров держать ситуацию под контролем.
Вторая, очень важная стратегическая задача для нас — это создание резервов и подготовка к войне, которая может состояться в феврале, в лучшем случае в марте, а в худшем — в конце января. Она может начаться не на Донбассе, а в направлении Киева, со стороны беларуси, я не исключаю и южное направление.
Поэтому следующая проблема, которая стоит перед нами — это, прежде всего, удержать эту линию и не потерять больше ни одной позиции. Это очень важно. Потому что я знаю, что уволить ее в десять-пятнадцать раз труднее, чем не сдать. Поэтому наша задача сейчас удержаться. Наша задача – очень четко мониторить с помощью наших партнеров, что там происходит, куда они готовятся. Это наша стратегическая задача.
Наша вторая стратегическая задача – подготовиться к этой войне, которая может начаться в феврале. Чтобы иметь возможность вести войну со свежими силами и резервами. Наши войска сейчас все завязаны в боях, они истекают кровью. Они истекают кровью и держатся исключительно благодаря мужеству, героизму и умению командиров держать ситуацию под контролем.
Вторая, очень важная стратегическая задача для нас — это создание резервов и подготовка к войне, которая может состояться в феврале, в лучшем случае в марте, а в худшем — в конце января. Она может начаться не на Донбассе, а в направлении Киева, со стороны беларуси, я не исключаю и южное направление.
Мы сделали все расчеты – сколько нам нужно танков, артиллерии и так далее, и так далее. Это то, на чем сейчас нужно всем сконцентрироваться. Да простят меня солдаты в окопах, но сейчас важнее сосредоточиться на накоплении ресурсов для более длительных и трудных боев, которые могут начаться в следующем году. Я буду говорить об этом с Милли [лучшим американским солдатом] [позднее сегодня].
Я ему скажу, что это стоит, сколько это стоит. Если мы его не получим, то конечно будем бороться до конца. Но, как говорил один киногерой, "за последствия не ручаюсь". Последствия не сложно предсказать. Это то, что мы должны делать.
Есть еще третья, очень важная для нас задача, третья стратегическая задача, которая, к сожалению, связана и с первой (удержание рубежей и позиций), и со второй (накопление ресурсов). Это противоракетная оборона и противовоздушная оборона. По моему личному мнению, я не являюсь экспертом по энергетике, но мне кажется, что мы находимся на грани. Мы балансируем на тонкой грани. И если [энергосистема] будет разрушена… тогда замерзают солдатские дружины и дети. И такой сценарий возможен. В каком настроении будут бойцы, можете себе представить? Без воды, света и тепла можно ли говорить о подготовке резервов, чтобы продолжать воевать?
ТО: Нужно ли проводить очередную волну мобилизации?
Мы уже проводим ее в том виде, в каком она есть. У нас достаточно людей, и я четко вижу, что у меня есть. У меня достаточно. Мне не нужно еще сотни тысяч.
Нам нужны танки, нам нужны БМП, БТРы. И нам нужны боеприпасы. Обратите внимание, я сейчас не говорю об истребителях F-16.
ТО: Приспособились ли российские войска к «Хаймарсам» [реактивным системам залпового огня американского производства]?
- Да. Они отошли на расстояние, до которого не могут дотянуться «Хаймарсы». А у нас нет ничего более дальнобойного
ТО: Можем ли мы поговорить о противовоздушной обороне?
Сейчас мы имеем соотношение 0,76. Россияне используют этот коэффициент эффективности 0,76, когда планируют свои атаки. Это означает, что вместо 76 ракет они запускают 100. И 24 из них пролетают и достигают своей цели. А что делают две ракеты с электростанцией? Она не будет работать два года. Поэтому ее (систему ПВО) нужно наращивать.
Специалисты НАТО знают все, абсолютно все, до мелочей. Расчеты сделаны, и слава Богу, что все сдвинулось с места. У нас уже есть несколько Насамсов [норвежско-американских систем ПВО]. Не достаточно, но есть. "Айрис-Т" [германский зенитно-ракетный комплекс] уже стоит на вооружении. Недостаточно, но есть. Их просто нужно наращивать. Нам нужны десятки таких систем.
ТО: Ваши союзники как-то удерживают вас от наступления на Крым?
Я не могу ответить на вопрос, сдерживают они или нет. Просто констатирую факты. Для того чтобы выйти к границам Крыма, на сегодняшний день нам нужно преодолеть расстояние 84 км до Мелитополя. Кстати, нам этого достаточно, потому что Мелитополь даст нам полный огневой контроль сухопутного коридора, потому что из Мелитополя мы уже можем вести огонь по Крымскому перешейку, из тех же «Хаймарсов» и так далее. Почему я вам об этом говорю? Потому что это возвращается к моему предыдущему тезису о ресурсах. Я могу посчитать исходя из поставленной задачи, какой ресурс нужен для наращивания боеспособности.
Мы говорим о масштабах Первой мировой войны… Это то, что мне сказал Энтони Радакин [лучший британский солдат]. Когда я сказал, что британская армия выпустила миллион снарядов в Первой мировой войне, мне ответили: «Мы потеряем Европу. Нам не на что будет жить, если вы выпустите столько снарядов». Когда говорят: "Вы получите 50 000 снарядов", люди, которые считают деньги, теряют сознание. Самая большая проблема в том, что их действительно нет.
С такими ресурсами я не могу проводить новых крупных операций, хотя мы сейчас работаем над одной из них. Она уже на подходе, но вы ее еще не видите. Мы используем гораздо меньше снарядов.
Я знаю, что могу победить этого неприятеля. Но мне нужны ресурсы. Мне нужно 300 танков, 600-700 БМП, 500 гаубиц. Тогда я думаю абсолютно реально выйти на рубеже 23 февраля. Но я не могу этого сделать с двумя бригадами. Я получаю то, что получаю, но это меньше, чем нужно. Еще не пора обращаться к украинским солдатам так, как Маннергейм обращался к финским солдатам. Мы можем и должны освободить гораздо большую территорию.
ТО: Как вы оцениваете мобилизацию в России?
Российская мобилизация сработала. Это неправда, что их проблемы настолько ужасающие, что эти люди не будут воевать. Они будут. Царь говорит им воевать, и они идут воевать. Я изучал историю двух чеченских войн – все было так же. Возможно, они не так хорошо оснащены, но они все равно представляют для нас проблему. По нашим оценкам, у них есть резерв в 1,2-1,5 млн человек… Россияне готовят около 200 тыс. новых солдат. Я не сомневаюсь, что они снова пойдут на Киев.
